И по-прежнему очень боялся гроз…
Без Аиды всё рухнуло в пустоту. Монотонное, сводящее с ума существование в четырёх стенах, где всё было наполнено её присутствием, каждая вещь хранила её прикосновение. Где ему постоянно слышался её голос: «Вольфочка!»
И вот пришло время переезда в элитный кооператив на Герцена, где они с Аидой должны были жить вместе с «народными» и «заслуженными». (Сам он стал «заслуженным» в середине 60-х и очень гордился этим, хотя прежде, втайне уязвлённый долгим невниманием, любил говорить, что само имя «Мессинг» уже – звание…)
Грузовик давно ждал внизу, а он всё бродил из угла в угол, не решаясь спуститься. Это было выше его сил. Словно предательство. Зачем ему без неё этот новый дом?! Старинный спокойный район с изящными особняками посольств… ей так хотелось здесь жить! Артистический магазин «Маска» на первом этаже – как напоминание. Чтобы не забывал теперь, оставшись один, постоянно носить её…
Проклятое одиночество! Господи, за что?! Но разве не сам он когда-то говорил старому знакомцу Чернову (есть воспоминания Вадима Чернова, участника создания книги Мессинга. – В.К.): «Жить — это значит всё время терять, терять! Отца, мать, братьев, жену, друзей… И теперь я совершенно один! Впрочем, я всегда был одиноким и, знаешь, не очень уж страдаю от этого. Посмотришь на звёзды, и всё становится на место. Одинокими не становятся. Одинокими рождаются!»
Бессознательная сила внушения
Родился Мессинг под знаком Девы, 10 сентября 1899 года в еврейском местечке Гура-Кальвария, в предместье Варшавы. Десяти лет от роду поразил родителей предсказанием, что через два дня сдохнет их корова и сгорит дом в соседнем селе. Отец наказал его за дурные фантазии. А через два дня корову убил взбесившийся бык и дом действительно сгорел… («С тэго часу меня считали не совсем нормальным. Может быть, то и правда. Но что есть нормальность? Вы знаете?»)
Луна притягивала его. Ночами он вставал и шел на ее властный зов. Отец боролся с его лунатизмом варварским способом – ставил возле кровати корыто с ледяной водой. Вольф попадал в него ногами, шок! – и он просыпался. Но все тщетно. В лунные ночи мальчик снова вставал, чтобы идти… Куда?!
Было решено отдать его в хедер – учиться на раввина. Из хедера Вольф сбежал. Без денег, без еды сел в поезд, который шёл в Берлин. Именно здесь, в вагоне, неожиданно проявился ещё один необычайный дар юного Мессинга.
– Увидев, что идёт контролер, – рассказывает он,– я со страху забился под лавку, надеялся, что он не догадается туда заглянуть. Но он заглянул. И осветил меня фонариком. Лицо у него стало довольным, ведь он поймал зайца! Тогда, сам не знаю почему, я поднял с пола какую-то бумажку и молча протянул ему, изо всех сил желая, чтобы он принял её за билет. Контролёр послушно пробил её компостером и изрёк: «Странный ты мальчик. С билетом и под лавкой. Места же есть…»
Так впервые проявилась у него, бессознательная ещё, сила внушения, которая не раз спасёт ему жизнь. Она поражала самых скептичных. Как это было, например, в Англии, где он усыпил всех профессиональных гипнотизёров, которые собрались, чтобы разоблачить его…
Берлин стал для Мессинга городом открытия многих загадочных свойств его организма. И первых телепатических сюрпризов…
– Вольф Григорьевич, объясните всё же, как это у вас происходит? Как «выглядит» чужая мысль? Отличаются ли для вас мысли на разных языках, и если да, то чем?
– Мысли других людей для меня – образы. Я не столько слышу, сколько вижу их. Какое-то место, какое-то действие человека. Образы эти имеют и цвет, и глубину. Как если бы вы вспоминали что-то, но… не из вашей жизни. Поэтому для меня не важно, на каком языке думает человек.
В первое время в Берлине, обнаружив в себе эту способность, я очень полюбил бродить по рынку. Где ещё вы встретите столько разных людей! Где ещё можно так незаметно быть пристально внимательным, как не в толпе? Помню одну пару. Они брели между рядами, и у них был очень подавленный вид. Чувствовалось, что мысли их далеко. Я незаметно наблюдал за ними. Внезапно в мозгу вспыхнула яркая картина: больная девочка в постели. Я отчётливо увидел её бледное лицо…
Проходя мимо этой пары, я сказал вслух: «Не тревожьтесь. Ваш ребёнок поправится». Они остановились как вкопанные. Не знаю, что сильнее выражали их лица – страх, изумление или надежду. Именно тогда я вдруг осознал, что благодаря этой способности слышать мысли других смогу помогать людям. Особенно тем, кто остро нуждается в поддержке.
Он это и делал всю жизнь. Не ожидая ни от кого благодарности. Слишком хорошо знал людей, читая в их душах. Никто не любит тех, кому чем-то обязан. А нередко за помощь воздают и ненавистью.
Ему аплодировала страна, но атмосфера зависти была плотной – ведь успех не прощают. Поразительным выступлениям сопутствовали обвинения в мистификации и мошенничестве и, конечно же, яростные разоблачения «экспертов». Раздавались они даже со страниц относительно либеральной «Литературки», где Мессинга исправно и неустанно «выводил на чистую воду» профессор-физик Александр Китайгородский.
Как и всё необъяснимое, жутковатый дар Мессинга рождал у многих естественную защитную реакцию – скепсис. Его это всегда расстраивало. Вот как он сам говорил об этом:
– Мне неприятно, когда меня считают шарлатаном и обманщиком. У меня нет ни хитроумных приборов, как у Кио и других иллюзионистов, ни сверхразвитой ловкости пальцев, как у Ашота Акопяна, не прибегаю я к шифрованной сигнализации с тайными помощниками. Я не фокусник, не артист, хотя выступаю на эстраде и в цирке. Многие свойства своего мышления я сам не понимаю. Я был бы рад, если бы кто-нибудь помог мне в этом разобраться.
Никто не помог. Даже в начале 70-х, уже наполненных столь яркими образами «Мастера и Маргариты», что многие и не сомневались в их реальности (зловещая фигура «иностранного артиста», «мессира» Воланда невольно ассоциировалась с именем «Мессинг» – тоже иностранец, артист с пугающей внешностью), когда в стране началось повальное увлечение мистикой и парапсихологией, учёные, ставившие эксперименты по телепатии, словно не замечали его феномена…
Конечно же, замечали! Но кому хотелось рисковать своим реноме, всерьёз занявшись исследованием странного эстрадного артиста?
– Нередко, чтобы узнать задание, вы дотрагиваетесь до руки человека. Это даёт повод таким яростным обличителям телепатии, как профессор Китайгородский, утверждать, что ваш дар – не более чем умение улавливать незаметные идеомоторные сокращения мышц руки или лица и по ним догадываться о мысленном приказе. Словом – некая «ловкость рук и никакого мошенства»…
– Если я прикасаюсь к человеку, мне гораздо легче проводить телепатический сеанс, так как я «отделяю» его мысли от постороннего фона. И это не просто фон, а целый оркестр у вас в голове, где каждый инструмент играет, что ему вздумается. Но, чтобы знать, о чём думает человек, контакт вовсе не обязателен. И я непременно показываю это в своих выступлениях. Я покидаю зал, где в это время сами зрители под контролем жюри определяют для меня задание. Затем возвращаюсь и выполняю его.
– Вы обычно просите завязать вам глаза. Для чего? Чтобы не упрекали в угадывании по идеомоторике?
– Да нет же… Просто мне гораздо легче работать, когда я не вижу зала. Зрительные помехи лишь затрудняют приём чужой мысли…
– Мужчины или женщины, блондины или брюнеты, старые или молодые.… Есть ли тип человека, с которым вам труднее осуществлять мысленный контакт?
– Существенной разницы нет. Труднее, пожалуй, с теми, кто, вольно или невольно, отвлекается от основной мысли, которую должен передать мне. Легко с военными, они люди весьма собранные. Быстрее и легче улавливаю мысли глухонемых – они воспринимаются более яркими и чёткими образами. Но я, наверное, никогда не смогу детально объяснить, как происходит телепатический контакт. Для меня здесь столько же неопределённого, сколько и для вас. Попробуйте попросить слепого описать его мир!
ВЕЛИКАЯ ПЕСНЯ О ЧУВСТВАХ, КОТОРАЯ КОГДА-ТО БЫЛА ГИМНОМ ВСЕХ ВЛЮБЛЕННЫХ